Форум » Политика, экономика и законодательство, наше отношение и позиция » большевизм (продолжение) » Ответить
большевизм (продолжение)
mikhail_fr: 18е марта 1917го года А говорят о возможной поездке через Германию — все и много. И несколько эмигрантских комитетов и все партийные направления просили Гримма вступить в переговоры с немецким послом Ромбергом. (Как Мартов предложил — за каждого эмигранта освободим пленного немца.) Отлично, отлично, план Мартова работает! [more]Гримм — взялся! (Ещё лучше.) Но он не только вождь Циммервальда — он и член швейцарского парламента, и такой шаг ему неблагоразумно делать без сочувствия правительства, например, министра иностранных дел Хоффмана. (И если Гримм взялся — значит, консультация была, заметим. А почему бы Швейцарии быть против? Швейцарии и самой бы неплохо эту шумную банду отправить. Швейцария сама стеснена войною со всех сторон.) Гримм ходит и ходит к Ромбергу, он ведёт переговоры абсолютно-секретные, чтоб не проникло в печать, чтоб не опорочить швейцарский нейтралитет, — но главным представителям каждой партии (Натансону, Мартову, Зиновьеву) он-то сообщает. Мы — знаем. Улита едет — когда-то будет. Пусть, пусть. А Ромберг всем отвечал: «да». И Гримм посчитал, что он легко всё исполнил: да — и да. Теперь остаётся вам, товарищи, обращаться за разрешением к своему Временному правительству. Ах, спасибо! Ах, забыли перед вами шапочку снять! И потом век кланяться в ножки Луи Блану-Керенскому? Все эти острые дни ужасно не хватало Радека-плута, телефоном вызвали его из давосской санатории, отдыхал, даже на русскую революцию сразу не ехал. Но уже по пути всё понял и придумал ещё один шаг отвлекающего зондирования: в Берне, через немецкого корреспондента. Что ж, и тут был ответ от Ромберга, как и всем: да, да, конечно, всех желающих пропустим. Но — не распахивалась германская граница, да и все желающие только узнать хотели, да посравнить, да спроситься Временного (слали телеграммы Керенскому), а так больше мялись. Все согласны — и не начиналось ничто. Неуклюжи старинные дипломатические пути. Не начиналось, пока тёмные крупные рыбы у самого дна не пройдут свой курс. Пока Скларц не доложит в Берлине встречных предложений Ленина. И германская Ставка не скажет окончательно: да. И министерство иностранных дел не всполошится: уже так много публичных разговоров об этом возврате, уже князь Львов откровенно сказал швейцарскому посланнику, что быстрый отъезд эмигрантов из Швейцарии нежелателен. Так надо ж поспешить! — из-за кого же тянулось? — этот шанс для Германии не повторится! И 18 марта, в субботу, Ромберг в Берне получил наконец распоряжение как можно быстрей сообщить Ленину, что его предложения об экстерриториальности приняты, не будет личного контроля и ограничительных условий. В субботу — и «как можно быстрей»! Значит — не перемедливать лениво воскресенья. И нарушая все законы осторожности, используя запасную крайнюю связь, германский посол стал вызванивать по телефонам, в Народном доме нашёл наконец социалиста-немца Пауля Леви: надо немедленно передать Ленину, что... И ещё одним звонком был вызван Ульянов к соседнему телефону на Шпигельгассе — и шёл, волнуясь, что это Инесса. А это был — ответ!!! И вот когда — путь был открыт! Вот когда можно было назначать группе в 40 человек отъезд хоть через два дня, ровно сколько нужно товарищам уложить вещи, сдать книги, уладить денежные дела, съехаться из Женевы, Кларана, Берна, Люцерна, купить продуктов на дорогу, можно было ехать уже во вторник, а в ту субботу — на одну субботу позже, чем со Скларцем, — вмешаться в русскую революцию! Но ещё во мраке тёмной затхлой лестницы, а потом в дневном мраке комнаты-камеры (с утра опять то крупный густой снег валил, то снег с дождём вперемежку), руки подхватывая к вырезам жилета, чтоб они не вырывались к действию прежде времени, и успокаиваемый пальтовой тяжестью старого засаленного пиджака, — Ленин заставил себя ни к кому не кидаться объявлять, но — подумать. Подумать. Подумать, бегая. Потерять голову в поражении и в унынии не может твёрдый человек. Но потерять голову в успехе — легко, и это самая большая опасность для политика. Всё открывалось — а воспользоваться и сейчас было нельзя: как потом объяснишь: через кого и как согласовано, что вдруг внезапно подали вагон одним ведущим большевикам — и уехали? Ещё надо сделать несколько отвлекающих, ослепляющих шагов. Никакого простора бегать ногам, и на улицу не выскочить в такую погоду (и давно забыты читальни), — и вся беготня ушла в огненные вихревые спирали, провинчивающиеся в мозгу. Поездка — открыта, да, но — куда? Для задержки на финской границе? Или в тюрьму к Временному правительству? Можно представить, как там сейчас свистит шовинизм! По существующим мещанским представлениям это ведь так называемая «измена родине». И даже тут, в Швейцарии, — меньшевики, эсеры, вся бесхребетная эмигрантская сволочь, закричат об измене. Нет! Нет. Нет... (Кстати, пока Ганецкому: обращался к англичанам за пропуском, не дают!.. Пусть трезвонит.) Удерживали бы обстоятельства, — но держать себя самого, уже свободного, рваться — и держать, до чего ж трудно! Тут надо... тут надо... Всё, что проплыло у дна тяжёлыми тёмными рыбами, теперь провести по поверхности беленькой парусной лодочкой. Переговоры окончены? — теперь-то переговоры начать! Как будто сегодня начать их в первый раз! И нет фигуры приличнее, чем доверчивый безлукавый Платтен. Готовить группу — само собой. Да список уже и есть. (Инесса! Неужели и теперь не поедешь? Чудовищно! С нами — не поедешь? В Россию! — на праздник, на долгожданный? Останешься в этой гнили?..) Сорок человек — уже не обвинишь в измене. По сорока человекам пятно расплылось — и нет. Конечно, можно бы прихватить и максималистов и разных отдельных отчаянных, тогда б ещё безгрешней. Но... Лучше с собой чужих не брать, лишние свидетели в пути, лишние свидетели каждого шага, а мало ли будет что. Да и в чём тогда успеванье, если своими усильями, в своём вагоне провозить врагов, а в Питере с ними бороться? Нет! Всё до последнего момента — втайне, и день и час отъезда втайне. Только переговоры — открытые. Не имея согласия уже в кармане — такие переговоры нельзя начинать: а вдруг не удадутся, что за позор! Но с согласием в кармане — вот тут-то их и вести. И: как нужна высокая организация во всяком пролетарском деле, в каждом шаге пролетарского дела, — так и в этой поездке. Жестокий обруч. Чтобы какое-нибудь дерьмо в сторону не вывернулось. Чтобы все заодно — и никто не уклонился, не сказал бы никто: а я не участвовал! а я не подозревал, в чём дело! Поэтому — за подписью каждого. Как присяга, как клятва. Как разбойники целуют нож. Чтоб никто не отбился потом, не кинулся «разоблачать». Ответственность — самая серьёзная, и должны разделить все сорок. (Неужели Инесса не поедет?..) И уже — сидел, составлял такое обязательство. Уже набрасывал, на стуле у окна на коленях, в сумерках снежной вьюги, своим почерком косоугончивым, как в настиг за мыслями наискосок листа, в эти дни крупней обычного, так волновался, — набрасывал пункты, какие могли бы тут войти: я подтверждаю... что условия, предложенные германским посольством товарищу Платтену, мне были объявлены... и я подчинился им со всей политической ответственностью перед возможными последствиями... И вдруг из коридора — приятно-резкий, насмешливый голос Радека. Приехал?! Ну, лучшего гостя и помощника не придумать сейчас! Карл, Карл, здравствуйте, раздевайтесь, ох, за воротник вам насыпалось. Да вы новость нашу — представляете?!? Короткий вопль, сверкающие зубы, не убираемые за верхней губой, кучерявый, с ореолом бакенбардов — смеющийся озорник Радек! Ну-ка-сь, ну-ка-сь, давайте вместе составлять. Такие же твёрдые условия надо подготовить и для Ромберга. — Вы — им — условия? — Да. А что? — Восхитительно! Такая затея — как раз по Радеку. Он — и советует, он — и шутит, у него и находки и мысли предусмотрительные. Только вот курить в этой комнате запрещено, сухую трубку сосёт. И... Э-э... — Владимир Ильич! А как же будет со мной? Неужели вы меня способны не взять? — Да почему ж не взять? — Да ведь если мы пишем — «русские эмигранты», а я — австрийский подданный? Ах ты, чёрт, австрийский подданный! Ах, чёрт! Привыкли как к своему, только для виду считается — польская партия. Но как же можно Радека не взять? Радека — и не взять! У Радека выход готов: если будет Платтен с Ромбергом заключать письменный договор (а не будет письменный, так устно ещё легче попутать) — пропустить слово «русские», написать — «политэмигранты», а — о каких же ещё речь? Не додумаются немцы, подмахнут. Вообще, в такой архиответственный момент, в таком наисерьёзнейшем деле недопустима игра, и германская Ставка — не из тех партнёров, с которыми шутят. Но для Радека — незаменимого, ни с кем не сравнимого, фонтана изобретений, острого, едкого, нахального Радека — пожалуй и попробовать? — Но — согласится ли Платтен вести эти переговоры? И сам — ехать с нами? — А больше — некому. Значит, согласится. — А если — Мюнценберг? Потвёрже. — Вилли? Да ведь он считается немецкий дезертир. Как же ему — с послом? И как через Германию? — Всё-таки... — постукивал Радек черенком между зубами, — всё-таки, Платтен — партийный секретарь, а какая-то поездка с эмигрантами? А тут начнёт мучиться, не будет ли вреда его Швейцарии?.. — А что — Швейцарии? Ей только лучше. Нет, Ленин тут не сомневался. Перед Гриммом Платтен заминался, да, отступал, но в главном — пойдёт, раз увидит аргументы. Он — человек рабочий, пролетарская кость. О переговорах же с Парвусом он не знает и никогда не узнает. А Радеку о Парвусе хоть рассказывай, не рассказывай, — всё понимает сам. Радек даже неприлично преклонён перед Парвусом: в бернских кабачках, по интернациональному долгу как бы ни обязан был его поносить — за отчаянный шаг к шовинистам, за богатство, за тёмные сделки, за нечестность, за дамские истории, — а сам со ртом разинутым, с набившейся пеной в углу губ, видно: ах, и молодец! ах, мне бы так!.. — Про Скларца я ему сказал: восьмигрошовый парень немецкого правительства, я его выгнал! Про Гримма скажу: что-то подозрительное, тормозит отъезд, какие-то гешефты в свою пользу. А мы — больше ждать не можем, революция зовёт! По-пролетарски, открыто, без всяких тайностей — возьмём и обратимся в германское посольство! Возьмётся! — уверен был Ленин. Да как научить его с Ромбергом говорить? Ведь это ж совсем новый текст. Мол, в России дела принимают опасный для мира оборот. Надо вырвать Россию у англо-французских поджигателей войны. Мы конечно приложим ответные усилия к освобождению немецких военнопленных (лови нас потом!..). Но мы должны быть застрахованы от компрометации и гарантированы, что не будет придирок в пути... Готовы ехать в запертых и даже в зашторенных купе. Но должны быть уверены, что вагон не остановят... Ленин захватил пространство комнаты и носился по косой — три шага, три шага, три — одну руку за спину, а другой размахивая, — а Радек записывал, пустой трубкой придерживая лист. С Радеком внакладку находки: для такого шага ещё неплохо бы нам собрать оправдательных подписей от западных социалистов... Социалистов — да, но и ещё бы каких-нибудь безупречных людей... Да где же таких найти?.. — Ну, например, Ромена Роллана? Головасто придумано, хорошо! Так пора и крючок закинуть. Через кого бы закинуть под Роллана? С приходом Радека облегчились невместимые прожигающие вихри в голове: есть мыслям исход, можно высказать и услышать ответ. Вот... Если начинать демонстративные новые переговоры через Платтена, то ведь надо так же демонстративно порвать с Гриммом? Да просто — звонко порвать! — Да чтоб всю вину на него же и свалить! — Да чтоб и за старое ему наложить, мерзавцу! Пусть попомнит, как отложил швейцарский съезд! А для этого надо: во-первых, опубликовать все доверительные сведения о его скрытых переговорах! Эт-то очень всегда ударяет: внезапная публикация доверительного. Оч-чень ошеломляет. То есть просто вот сейчас, немедленно, подготовить такую публикацию! — ... И расставить нужные акценты! — ... И завтра же опубликовать! Ну, с Радеком и самая напряжённая работа превращается в весёлую игру! За что Ленин особенно Радека любил — за хорошую пристрастность! Уже сидели и писали: Радек писал, теребя пустую трубку в зубах, в коридор выйти некогда, иногда смеясь и даже подпрыгивая от выражений, — а Ленин сидел сбоку и советовал. Единственный такой был Радек человек, кому, сидя рядом, Ленин вполне мог передать перо и только посмеиваться. Лучше радекова пера никогда не было во всей большевицкой партии. Луначарский, Богданов, Бухарин — все писали слабей. — Тут важно, что ещё получится: что именно Швейцария все эти переговоры ведёт и нас выталкивает. А вовсе не мы! Ах, умный, понимающий, золото! — Завтра же и опубликуем — у Нобса или... — Завтра — воскресенье. А вот что! — запрыгали, запрыгали искры за радековскими очками: — Завтра воскресенье, так пошлём сейчас же, немедленно — Гримму телеграмму! В субботу вечером, немедленно, сейчас! — Усмехался и подпрыгивал Радек, как будто его со стула кололо. И Ленин подпрыгивал от удовольствия. И говорили, говорили вперебой, поправляли, и Радек тут же записывал: ... Наша партия решила... безоговорочно принять... предложение о проезде через Германию... и тотчас же организовать эту поездку... Мы абсолютно не можем отвечать... за дальнейшее промедление... решительно протестуем... и едем одни!.. — Та-ак! — почесал Радек за ухом, — закатаем ему в листовой шоколад: ... Убедительно просим немедленно договориться... — Завтра, в швейцарское воскресенье, договориться!.. Да! ещё завтра первое апреля! — Первое апреля!! — давно так не смеялся Ленин, всё напряжение последних недель выбивалось из его груди сильными, жёсткими, освобождающими толчками. — Вот получит бонбоньерку, центристская сволочь! ... Договориться... и, если возможно, завтра же... — Когда вся Швейцария дрыхнет! ... Сообщить нам решение!.. С благодарностью... Как на шахматной доске, уже сделав задуманный ход, ещё больше видишь успеха и возможностей, чем рассчитывал перед тем. Но эту усмешку — с 1-м апреля и с воскресным заданием товарищу Гримму — придумал Радек-весельчак! — А если за воскресенье он не сделает — так в понедельник мы свободны действовать сами! — Ну, во вторник... Да что! да ещё лучше придумал Радек: — Владимир Ильич! А — Мартову? А Мартову мы тем более обязаны написать, он же инициатор плана!? — душился Радек от смеха. — А что же Мартову? — так быстро и Ленин не сообразил. — Да что мы немедленно принимаем предложение Гримма о проезде через Германию! Вот обкакать: что это его предложение!!! На весь мир — его! Швейцарские социалисты нас выталкивают! Член швейцарского парламента! Ну, это совсем было гениально! Ну, Радек! Ну, завоет Гримм! Ну, кинется оправдываться. Да отмываться всегда трудней, чем плюнуть. Надо уметь быстро и в нужный момент плюнуть первым. — Вспомнит, подлец, ненапечатанную мою брошюру!.. — Но уже поздно. Придётся идти сдавать на Фраумюнстер. — Да я сбегаю, Владимир Ильич. — Да уж пойдёмте вместе, разохотились. Но уж тогда оглядеться, подумать — что ещё? А, вот, Ганецкому в Стокгольм: — Срочно переведите три тысячи крон на дорожные расходы. (Тогда уж и Инессе: «... О деньгах не беспокойтесь... Их больше, чем мы думали... Здорово помогают товарищи из Стокгольма... Надеюсь, мы едем вместе с Вами?..») И вот что: там залог в кантональном банке за проживание в Швейцарии, 100 франков, нечего баловать лакейскую республику, надо забрать. Одевались, Ильич — в своё железно-неподъёмное, на ватине, а Радек — в летнее пальтишко, так всю зиму и пробегал, все карманы затолканы книгами. Трубку набивал, спички готовил. Ленин вслух: — Ничего. У Платтена с Ромбергом — какие переговоры? Ромберг вынет из стола — и даст. Но эти несколько дней надо, надо было кинуть шовинистическим харям. Радек крутился как юноша, лёгкий, удачливый: — Руки чешутся, язык чешется! — скорей на русский простор, на агитационную работу! И пропуская Ильича вперёд, уже спичка наготове, в коридоре зажечь: — В общем так, Владимир Ильич: через шесть месяцев или будем министрами — или будем висеть. ДОКУМЕНТЫ — 32 18 марта, Берлин ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ЧИНОВНИКА М.И.Д. ИЗ ГЕНШТАБА ... Прежде всего, мы должны избежать компрометации едущих слишком большой предупредительностью с нашей стороны. Очень было бы желательно получить какое-либо заявление швейцарского правительства. Если без такого заявления мы внезапно пошлем эти беспокойные элементы в Швецию, это может быть использовано против нас. 18 марта, Берлин ПОМОЩНИК СТАТС-СЕКРЕТАРЯ — ПОСЛУ В БЕРНЕ РОМБЕРГУ Шифровано Спешно! Проезд русских революционеров через Германию желателен как можно быстрей, т.к. Антанта уже начала противодействие в Швейцарии. По возможности ускорьте переговоры. 20 марта, Копенгаген ГЕРМАНСКИЙ ПОСОЛ В ДАНИИ ГРАФ БРОКДОРФ-РАНТЦАУ — В М.И.Д. Совершенно секретно ... Мы должны теперь непременно стараться создавать в России наибольший хаос. Для этого избегать всякого внешне-заметного вмешательства в ход русской революции. Но втайне делать все, чтобы углубить противоречия между умеренными и крайними партиями, так как мы весьма заинтересованы в победе последних, ибо тогда переворот будет неизбежен и примет формы, которые сотрясут устои русского государства. ... Поддержка нами крайних элементов — предпочтительнее, ибо таким образом проводится более основательная работа и достигается быстрее результат. По всем прогнозам можно рассчитывать, что месяца за три распад продвинется достаточно, чтобы нашим военным вмешательством гарантировать крушение русской мощи.[/more]
440 Гц: ogranschik пишет: отрадно отмечать,что Вы не имеете возможностей преподавать в школе. Можно только представить то "доброе и вечное", которое Вы бы стали сеять в юных душах Утверждение унизительное (а ведь Вы этого добивались?) и бездоказательное (ввиду малого знакомства и скороспелости выводов). Так что же бы я, по Вашему мнению, преподавала детям? Убийство народов - что лежит в основах сталинизма? Плохие манеры?- отнюдь.. Неуважение к обществу? ...Это скорее Ваши коньки. Не приписывайте своих достижений и проблем - несолидно.
ogranschik: 440 Гц пишет: Утверждение бездоказательное (ввиду малого знакомства и скороспелости выводов). Так что же бы я, по Вашему мнению, преподавала детям? Убийство народов - что лежит в основах сталинизма? Я Вам уже доказываю более полугода,что Вы наводите напраслину на имя Сталина и его дела.Привожу чёткие доказательства в виде статей,книг.И заметьте,авторы этих работ не только пишут на русском языке...Есть среди них и иностранцы. Которые,в отличие от Вас,удосужились разобраться в непростом вопросе. А вот Вы предпочитаете распространять не верную информацию.Если говорить мягко...С какой целью Вы так поступаете?
440 Гц: ogranschik пишет: А вот Вы предпочитаете распространять не верную информацию. Это из биографии Алексеевой Людмила Михайловны, той самой правозащитницы, с которой ВЫ мне помогли поближе познакомиться - организатора Хельсинской группы: "В 1937 году начались аресты, 29 квартир в их доме сменили жильцов. Десятилетняя Людмила не воспринимала происходящее чем-то чрезвычайным, она не знала другой жизни и не задавала вопросов. Взрослые вели себя осторожно, не обсуждали происходившее вокруг них, дети интуитивно вели себя так же. Весной 1937 года был арестован председатель Центросоюза и на допросах признался в том, что создал в ведомстве «подпольную фашистскую организацию», в которую вовлёк около трёхсот коммунистов, своих сотрудников. Отец Людмилы попал под следствие, но по счастливой случайности избежал репрессий — он не посещал корпоративные банкеты, которые были признаны собраниями «подпольной организации». 297 сослуживцев М. Славинского (отца Людмилы Алексеевны) были отправлены в лагеря или уничтожены." Что тут неверного, не соответствующего действительности? И что плохого в том, что я всех людей на земле считаю достойными жизни и уважения? И поэтому пропоганду сталинизма считаю вредной для общества. Доказательства Ваши грешат укрывателством истинноого числа НЕВИННЫХ жертв во имя сомнительных успехов... Пусть мы бы жили беднее, но не имели страхов не теряли близких. ИМХО Так что в моей позиции вредного детям или унижает Ваше достоинство?
Островитянин: ogranschik пишет: А вот Вы предпочитаете распространять не верную информацию.Если говорить мягко...С какой целью Вы так поступаете? А какого перепояпугу вы считаете, что у вас _верная_ информация?
Память: В конце ноября 2011-го, когда живая река паломников текла и текла к Храму Христа Спасителя, чтобы поклониться Поясу Пресвятой Богородицы, в одной из московских больниц после тяжёлой болезни завершил свой нелёгкий земной путь Леонид Иванович Бородин - «один из самых выдающихся, - по признанию критика Павла Басинского, - русских прозаиков второй половины века минувшего и начала века нынешнего. Один из последних русских романтиков и вместе с тем мастеров социально-психологической прозы, то есть той прозы, в которой именно русское Слово достигло высочайших вершин Искусства»... ..Яркая личность, снискавшая любовь читателей, жаждущих честного и высокохудожественного слова, Бородин - в одном ряду с Распутиным, Беловым и Крупиным... Вместе с ними он продолжил и развил путеводную духовно-нравственную линию великой русской литературы, сделал немало для возрождения русского самосознания. В основе всего творчества Бородина - проблемы конфликта нравственности и безнравственности в современном мире. Герои его произведений сильны духом, способны к глубоким размышлениям, самооценке и самоанализу. Для них самое существенное и дорогое - отвечать за всё содеянное головой. Высокой личной ответственности человека посвящены все книги писателя, которые широко известны не только в нашем Отечестве, но и за рубежом. * * * Судьба Бородина - как остросюжетная книга. Этот выдающийся русский писатель и общественный деятель, лауреат премии Александра Солженицына и ряда других отечественных и зарубежных премий, добывал свою истину как человек поступка не в кабинетной тиши, не в карьеристском азарте, а в советских лагерях, где отсидел два долгих срока за свои убеждения. «...По своей психологии, - признавался Бородин в одном из интервью, - я никогда не был разрушителем. Более того, готов был пожертвовать чем угодно, чтобы только не допустить никаких разрушений в стране. Так уж я воспитан был с детства. Например, бабушку свою спрашивал: «Бабуля, когда Сталин умрёт - его сын будет править?» Это что такое? Это монархический взгляд. И Сталина я любил патологически. Помню, в детском хоре пел: «Сталин - наша слава боевая, Сталин - нашей юности полёт!» Никто не мог взять эту верхнюю ноту. Только - я...». Его «Бородино» - отстаивание убеждений! - началось после XX съезд КПСС. Юноша понял, что советская система далека от провозглашаемых идеалов. Из отпущенных ему 73-х он провёл в лагерях одиннадцать лет: в 1967-1973 (как член социально-христианского кружка под названием Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа /ВСХСОН/) и 1982-1987 годах (за публикации на Западе). * * * Леонид Иванович Бородин родился в Иркутске 14 апреля 1939 года, воспитывался в семье учителей, убежденных коммунистов. Действие многих его повестей происходит в Сибири, на берегах Байкала («Третья правда», «Гологор», «Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова» и др.). Объясняет это писатель притяжением к земле, где родился, потому что, «...в моей привязанности к байкальским местам было нечто чрезвычайно счастливое, и это с очевидностью выявлялось всякий раз, как удавалось попасть в родные места: я получал реальную поддержку для продолжения жить и быть самим собой...». Бородин - фамилия отчима. «Мой отец, - вспоминал Леонид Иванович, - литовец. Он был командиром партизанской роты во время литовско-польской войны, вступил в конфликт со своим начальством, ему посоветовали скрыться в России на короткое время, иначе его могли и убить. А ему всего 24 года было. Он бежал сначала в Латвию, оттуда в Россию, его на границе и взяли, отправили на Соловки. Отсидел, был сослан в Сибирь, работал в областной иркутской библиотеке и в числе разоблачённой троцкистской группы был вновь арестован, получил десять лет, потом - снова пересуд и расстрел. Его расстреляли в 1939 году. Ни к каким политическим партиям он не принадлежал...». Об этом - небольшой по объёму, пронзительный рассказ Леонида Бородина «Льдина». Он описывает, как поздней осенью изо дня в день охранники на берегу Ангары расстреливали людей. Привозили партию заключённых и приказывали им вырыть траншею. Потом расстреливали их на краю этой траншеи. Что поделаешь - работа такая. А потом, они сами «виноваты»: «...Ведь подумать только! За всю историю человечества впервые строится государство-страна, где человек если ещё не проходит, то вот-вот пройдёт «как хозяин Родины своей»! Какой нормальный от роду будет мешать этому?! Только злобный выродок... Разоблачены и сами признались во всех своих пакостях. Истинно выродки! Именно так назвал всяческих врагов народа товарищ Маленков, выступавший в Иркутском драмтеатре летом этого года...». Но в один из дней так уж совпало - расстрел заключённых и обвал крутого берега реки. И расстрелянные вместо того, чтобы найти упокоение в земле, поплыли по замерзающей Ангаре. Кого выловили, кого так и не нашли, а один труп вмёрз в льдину и плыл вместе с ней по Ангаре, пока не исчез, не растворился в пространстве. Рассказ заканчивается такими же простыми, обыденными словами, какими и написан, и от этого становится ещё страшнее и горше: «...тот, двенадцатый, полудохлый, с распухшими ногами, был мой родной отец, уплывший в льдине на север, когда мне исполнилось ровным-ровнёхонько один год, пять месяцев и два дня». И в автобиографическом повествовании «Без выбора» (2003) Леонид Бородин также упоминает об этой трагедии: «...Отец ушёл из моей жизни, когда жизнь моя только началась. Его «забрали» однажды и навсегда и проделали это так добросовестно, что не осталось от него ни фотографии, ни письма и вообще ни строчки...». ............... Вспоминал не только прозу и публицистику Бородина, но и стихи, с которых и начиналось его творчество: Узел бессмыслиц умом не расплесть. В тайне бессмыслицы мысль не убита. Верую, Господи, в то, что Ты есть! Верю в святую запутанность быта. Верю: однажды в назначенный срок Вспомнятся болью прошедшие весны. Верую в мудрость забытых дорог, Верую в щедрость дорог перекрестных. Робостью шага заслужена месть - Высушат душу тоской изуверы! Верую, Господи, в то, что Ты есть! Как бы я, Господи, выжил без веры! Топчут и топчут, и камнями вслед... Памятник Зверю из этих камений! Господи! Сколько растоптанных лет! Господи! Сколько затоптанных мнений! Миг немоты непроснувшихся глаз Выстучит горестно ливень осенний. Верую, Господи, вспомнишь о нас В радужный, радостный День Воскресений! http://www.ruskline.ru/monitoring_smi/2012/01/03/nepodkupnyj_golos_pamyati_leonida_ivanovicha_borodina/ http://webkamerton.ru/2011/12/nepodkupnyj-golos-pamyati-leonida-ivanovicha-borodina/
Память: В конце ноября 2011-го, когда живая река паломников текла и текла к Храму Христа Спасителя, чтобы поклониться Поясу Пресвятой Богородицы, в одной из московских больниц после тяжёлой болезни завершил свой нелёгкий земной путь Леонид Иванович Бородин - «один из самых выдающихся, - по признанию критика Павла Басинского, - русских прозаиков второй половины века минувшего и начала века нынешнего. Один из последних русских романтиков и вместе с тем мастеров социально-психологической прозы, то есть той прозы, в которой именно русское Слово достигло высочайших вершин Искусства»... ..Яркая личность, снискавшая любовь читателей, жаждущих честного и высокохудожественного слова, Бородин - в одном ряду с Распутиным, Беловым и Крупиным... Вместе с ними он продолжил и развил путеводную духовно-нравственную линию великой русской литературы, сделал немало для возрождения русского самосознания. В основе всего творчества Бородина - проблемы конфликта нравственности и безнравственности в современном мире. Герои его произведений сильны духом, способны к глубоким размышлениям, самооценке и самоанализу. Для них самое существенное и дорогое - отвечать за всё содеянное головой. Высокой личной ответственности человека посвящены все книги писателя, которые широко известны не только в нашем Отечестве, но и за рубежом. * * * Судьба Бородина - как остросюжетная книга. Этот выдающийся русский писатель и общественный деятель, лауреат премии Александра Солженицына и ряда других отечественных и зарубежных премий, добывал свою истину как человек поступка не в кабинетной тиши, не в карьеристском азарте, а в советских лагерях, где отсидел два долгих срока за свои убеждения. «...По своей психологии, - признавался Бородин в одном из интервью, - я никогда не был разрушителем. Более того, готов был пожертвовать чем угодно, чтобы только не допустить никаких разрушений в стране. Так уж я воспитан был с детства. Например, бабушку свою спрашивал: «Бабуля, когда Сталин умрёт - его сын будет править?» Это что такое? Это монархический взгляд. И Сталина я любил патологически. Помню, в детском хоре пел: «Сталин - наша слава боевая, Сталин - нашей юности полёт!» Никто не мог взять эту верхнюю ноту. Только - я...». Его «Бородино» - отстаивание убеждений! - началось после XX съезд КПСС. Юноша понял, что советская система далека от провозглашаемых идеалов. Из отпущенных ему 73-х он провёл в лагерях одиннадцать лет: в 1967-1973 (как член социально-христианского кружка под названием Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа /ВСХСОН/) и 1982-1987 годах (за публикации на Западе). * * * Леонид Иванович Бородин родился в Иркутске 14 апреля 1939 года, воспитывался в семье учителей, убежденных коммунистов. Действие многих его повестей происходит в Сибири, на берегах Байкала («Третья правда», «Гологор», «Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова» и др.). Объясняет это писатель притяжением к земле, где родился, потому что, «...в моей привязанности к байкальским местам было нечто чрезвычайно счастливое, и это с очевидностью выявлялось всякий раз, как удавалось попасть в родные места: я получал реальную поддержку для продолжения жить и быть самим собой...». Бородин - фамилия отчима. «Мой отец, - вспоминал Леонид Иванович, - литовец. Он был командиром партизанской роты во время литовско-польской войны, вступил в конфликт со своим начальством, ему посоветовали скрыться в России на короткое время, иначе его могли и убить. А ему всего 24 года было. Он бежал сначала в Латвию, оттуда в Россию, его на границе и взяли, отправили на Соловки. Отсидел, был сослан в Сибирь, работал в областной иркутской библиотеке и в числе разоблачённой троцкистской группы был вновь арестован, получил десять лет, потом - снова пересуд и расстрел. Его расстреляли в 1939 году. Ни к каким политическим партиям он не принадлежал...». Об этом - небольшой по объёму, пронзительный рассказ Леонида Бородина «Льдина». Он описывает, как поздней осенью изо дня в день охранники на берегу Ангары расстреливали людей. Привозили партию заключённых и приказывали им вырыть траншею. Потом расстреливали их на краю этой траншеи. Что поделаешь - работа такая. А потом, они сами «виноваты»: «...Ведь подумать только! За всю историю человечества впервые строится государство-страна, где человек если ещё не проходит, то вот-вот пройдёт «как хозяин Родины своей»! Какой нормальный от роду будет мешать этому?! Только злобный выродок... Разоблачены и сами признались во всех своих пакостях. Истинно выродки! Именно так назвал всяческих врагов народа товарищ Маленков, выступавший в Иркутском драмтеатре летом этого года...». Но в один из дней так уж совпало - расстрел заключённых и обвал крутого берега реки. И расстрелянные вместо того, чтобы найти упокоение в земле, поплыли по замерзающей Ангаре. Кого выловили, кого так и не нашли, а один труп вмёрз в льдину и плыл вместе с ней по Ангаре, пока не исчез, не растворился в пространстве. Рассказ заканчивается такими же простыми, обыденными словами, какими и написан, и от этого становится ещё страшнее и горше: «...тот, двенадцатый, полудохлый, с распухшими ногами, был мой родной отец, уплывший в льдине на север, когда мне исполнилось ровным-ровнёхонько один год, пять месяцев и два дня». И в автобиографическом повествовании «Без выбора» (2003) Леонид Бородин также упоминает об этой трагедии: «...Отец ушёл из моей жизни, когда жизнь моя только началась. Его «забрали» однажды и навсегда и проделали это так добросовестно, что не осталось от него ни фотографии, ни письма и вообще ни строчки...». ............... Вспоминал не только прозу и публицистику Бородина, но и стихи, с которых и начиналось его творчество: Узел бессмыслиц умом не расплесть. В тайне бессмыслицы мысль не убита. Верую, Господи, в то, что Ты есть! Верю в святую запутанность быта. Верю: однажды в назначенный срок Вспомнятся болью прошедшие весны. Верую в мудрость забытых дорог, Верую в щедрость дорог перекрестных. Робостью шага заслужена месть - Высушат душу тоской изуверы! Верую, Господи, в то, что Ты есть! Как бы я, Господи, выжил без веры! Топчут и топчут, и камнями вслед... Памятник Зверю из этих камений! Господи! Сколько растоптанных лет! Господи! Сколько затоптанных мнений! Миг немоты непроснувшихся глаз Выстучит горестно ливень осенний. Верую, Господи, вспомнишь о нас В радужный, радостный День Воскресений! http://www.ruskline.ru/monitoring_smi/2012/01/03/nepodkupnyj_golos_pamyati_leonida_ivanovicha_borodina/ http://webkamerton.ru/2011/12/nepodkupnyj-golos-pamyati-leonida-ivanovicha-borodina/
Платное образование: [b]Платное образование в СССР[/b] За предвыборной шумихой мы с вами пропустили занятный юбилей, правда дата не круглая зато серьезная. Итак 71 год назад была введена плата за обучение в старших классах средних школ и вузах СССР. http://nnm.ru/blogs/kryaker41/platnoe-obrazovanie-v-sssr/ 26 октября 1940 года было введено постановление №638 «Об установлении платности обучения в старших классах средних школ и в высших учебных заведениях СССР и об изменении порядка назначений стипендий». В старших классах школ и в вузах вводилось платное обучение и с установленным размером годовой оплаты. Обучение в столичных школах стоило 200 рублей в год; в провинциальных – 150, а за обучение в институте уже приходилось выкладывать 400 рублей в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик, и 300 – в других городах. Годовая плата примерно соответствовала средней месячной номинальной зарплате советских трудящихся в то время: в 1940 году она составила 338 рублей в месяц. Однако введение даже такой скромной платы для многих советских граждан закрыло возможность продолжить образование после 7 класса. А колхозники тогда вообще зарплаты не получали и работали в колхозе за трудодни. В результате проведенных «реформ» количество выпускников средних школ (8-10 классы), средних специальных учебных заведений и вузов сократилось вдвое. Советская власть сознательно добивалась ограничения количества людей со средним, среднеспециальным и высшим образованием. Стране нужны были люди у станка. И этого добивались мерами экономического характера: за учебу устанавливалась плата. Фактически Сталин в то время начал формирование новой сословности. Те же крестьяне не могли «выбиться в люди» даже через учёбу в техникуме, а рабочие – через вуз. Напомним, что в семьях того времени нормой было по 5-7 детей у крестьян и по 3-4 – у рабочих. И платить за обучение 2-3 детей было для них непосильной ношей. Тогда же, в конце 1940-го появилось положение «О государственных трудовых резервах СССР». Совет Народных Комиссаров получил право ежегодно призывать от 800 тысяч до 1 млн. человек городской и колхозной молодежи, начиная с 14 лет, в училища и школы фабрично-заводского обучения (ФЗО). Выпускники получали направления на предприятия, где обязаны были проработать 4 года. А позже появился указ об уголовной ответственности сроком до 1 года «за самовольный уход или за систематическое и грубое нарушение школьной дисциплины, повлекшее исключение» из училища (школы)». Фактически государство прикрепляло учащихся ФЗО. Единственной социальной лестницей для низов тогда стали военные училища – обучение в них было бесплатным. Либо после службы в армии – работа в НКВД. Но и при Хрущёве за школьное образование фактически приходилось платить. 24 декабря 1958 года был принят закон «Об укреплении связи школы с жизнью», вводивший обязательное восьмилетнее образование. Но при этом учащиеся 9-10-го классов должны были по 2 дня в неделю работать на производстве или в сельском хозяйстве – всё, что они производили за эти 2 дня работы на заводе или в поле, шло в оплату школьного образования. Для поступления в вуз теперь требовался стаж работы не менее двух лет после окончания школы. Эта «школьная реформа» была отменена сразу после смещения Хрущёва, а окончательно современный вид школьное образование приняло лишь при Брежневе, в 1966 году. На фоне сталинского крепостничества и сословности, «экспериментов» со школьным образованием Хрущёва и нынешних путиных, брежневское время для россиян должно казаться Раем. Однако, как ни удивительно, страна до сих пор наводнена как фанатами Сталина, так и плодами его жизнедеятельности – путинистами. Про Брежнева же никто и не вспоминает.
полная версия страницы