Форум » Эхо войны » Книга коллективной памяти... » Ответить
Книга коллективной памяти...
Gunner: Перед вами — импровизированная Книга коллективной памяти REGNUM. Мы, сотрудники агентства, решили собрать те крупицы памяти, которые дороги каждому из нас, присоединить к ним свои сегодняшние мысли и чувства и поделиться ими друг с другом и с нашими читателями. Мы не ставили перед собой никакой особенной задачи, не добивались единообразия текстов. Каждый написал так, как он чувствует. Это и есть наша война — такая, как мы ее видим. О результате судить вам — читателям. Но кажется, что нам удалось главное: такие разные тексты — длинные и короткие, литературные и сухие, прозаические и стихотворные, посвященные семейным воспоминаниям и рассказывающие о посторонних людях, — сложились в мозаику, отразившую образ народа. Народа воевавшего, победившего и живущего благодаря Победе. Мы приглашаем к участию в этом проекте и наших читателей. Ваша память — часть нашей общей памяти. Эта книга — открытая. Мы будем ее пополнять и после Дня Победы, потому что День Победы — это навсегда. (С) http://www.regnum.ru/mywar/ Вы можете написать свои страницы этой книги... написать о своих героях, своих мученниках...
Ответов - 4
ТАНЯ: Рассказывает Галина Меринова, г. Липецк. Моя бабушка Александра Константиновна, в девичестве Терешкевич, родилась 14 ноября 1905 г. в д.Чернея Себежского р-на Псковской обл. В 18 лет в 1923 г. она вышла замуж за Фёдора Ивановича Журавского. Этот рассказ записан с её слов. Устраивали жизнь, а жить и не пришлось. Осенью в новый дом в Идрице переехали, а в июне война.. Утром в воскресенье 22 июня встала, пошла на базар (радио еще не было), а там все уже суетятся. Подошла к железной дороге, а там войском всё загружено. В магазин уже не влезть, гребут всё. Помню, люди говорят: «Это уже последняя война», а дед один отвечает: «Нет, детки, это не последняя война, оружие сложат в Палестине.» Войско кругом… Нас посылали на работы окопы копать. И себе копали. Сначала через дорогу выкопали бункер – не разрешили, войско по дороге шло. За меня ночью Лёня ходил дежурить. Потом самолеты стали налетать. Решили мы уходить в деревню. Я корову взяла. Шли, как попало, по болоту, а по дороге шло войско. Через реку перебрались, пришли в деревню Гребло. В высокой горе выкопали бункер, день или два сидели там. Самолеты летают, есть уже нечего. Первый раз Коля пошел за продуктами, не дошел до Идрицы - бомбили. Отец на сенобазе остался, там военные склады сделали. Лёнька один раз ходил к отцу, принес хлеба. Как налетели самолеты на Идрицу, на железнодорожную линию, что было! Мы с деревни глядели (8 км). Только гремело, стонало все, не переставая! Там воинский состав стоял с оружием, снарядами – так весь состав рвался! Рельсы по сторонам летели! Потом там ров сделался. Которые поближе дома были – сгорели, а наш дом с километр от вокзала, стены стояли, окон, трубы не было, одна стена была пробита – колесо от вагона летело. Говорят: «В Себеже немец, в Заворуйке немец», - сидим, ждем, что будет. С неделю в бункере жили. Потом немцы пришли. Мы сильно боялись, пугали, что штыком проколют. Нет, пришли: «Нах хаус, нах хаус!» Вернулись, а дома нет, разрушен. Выгребли стекла, убрали. С неделю прожили, папа приехал с Чернеи на коню: «Поехали к нам, кидайте хату». Фёдор с Колей ушли в партизаны. Днем в лесу жили, партизанам рыбу ловили, а ночью иногда к нам домой приходили. А иногда и другие партизаны к нам в избу приходили. Один раз приезжал и командир партизанских отрядов – их же много у нас в лесах было – Марго его фамилия была. Нас с Тамарой попросили подождать на улице, пока они совещаются. Мы вокруг дома ходим, холодно, страшно – вдруг немцы нагрянут, хотя они ночью никогда в Чернею не совались последнее время, в Себеже жили. Папа мой у себя в избе жил, и Лёня с ним. Папа все тропки в лесу знал, водил партизан – то к железной дороге, то к Себежу вывести надо, то через речку переправить… Вот один из деревенских, староста, их и выдал. Перед Пасхой дело было. На рассвете пришли в хату немцы, обыск устроили и забрали Федю и Колю. И папу с Лёней схватили. Лёня так и ушел в простых галошах безо всего, я всё плакала, как вспомню это. Увезли их в Себеж, сказали, будут отправлять в Германию. Набрали мы продуктов, яички крашеные взяли, пошли с Тамарой в Себеж. Пришли в комендатуру, там взялись корзинку с продуктами перетрясать. А яички крашеные были у меня завёрнуты в листочки, из Колиной или Лёниной ученической тетради вырванные. И на одном листочке было написано: «Всё в порядке». Как подхватились полицаи: «Что это значит? Кому знак подаете?!» А я и знать ничего не знаю! Схватил один полицай полено – и ну меня по спине бить! Колю притащили, избивать начали…Вышвырнули они меня на улицу, а Тамара у крыльца меня ждала, плакала, что меня нет…Как дошли до дому- не помню. Долго потом у меня спина багровая была, как один сплошной синяк… Потом сказали: отправлять будут. Мы приехали на станцию, искали эшелон, но так никого и не увидели. Позже узнали, что папу угнали в Германию, а Фёдора, Колю и Лёню – в лагеря в сторону фронта. Фёдор все время пытался организовать побег. Первым сбежал Леня и еще одиннадцать человек, а Коля не побежал, он от отца ни на шаг не отходил, всего боялся. Они почему-то вместе не могли бежать, убежали позже. Перешли фронт и попали к своим. И вот в Витебске в военкомате они встретились – Лёня и Фёдор с Колей! Лёнька был молодой, его на фронт не брали, а Фёдора с Колей взяли. Там они и распрощались. Всё это мы узнали потом от Лёни. Так мы в Чернее без наших мужчин и остались... ...В один прекрасный день бегут, бегут немцы: «Выходите, выходите все!» Всех-всех выгоняют в школу. Моя сестренка Настя говорит: «Сегодня партизаны в немцев стреляли. Один выскочил, хотел уйти, а документы забыл – вернулся за полушубком, тут и полицаи». Переводчик сказал: «Ваши бандиты убили наших солдат. Вашу деревню мы сожжем, а вас убьём». Пустили ракету, мы увидели в небе огонь, бросились все на землю. Потом поднялись, а немцы говорят: «Мужчин сожжём, а вы идите». 12 человек было – деды одни, и один парнишка, Лёнька Любецкий. Это было 8 ноября 1942 года. Побежали мы прочь. А я в валенках была неподшитых. По грязи, через канавы как было тяжело идти, боже, боже! Пришли в одну деревню, к Марусе – папина родня. Пустили в хатку – нас трое, еще семья. На соломке спали. Наутро женщины ушли, чьи мужики в Чернее остались. Пришли в деревню, а там все сожжены. Все-все кости в кучке были, у печки. Немцы пришли, в ящик сложили, закопали. Теперь там могила. Вернулись и мы домой, стали жить. Пахали, картошку садили, летнюю рожь сеяли. Корову партизаны увели, кур немцы отобрали – ничего не было. А как немцы стали эвакуироваться – фронт подошел – нас всех чистенько выгнали, не разрешили остаться. Шли далеко, до Латвии. Некоторые заходили в лес, там оставались, а как же голодным оставаться! Остановились в Зилупе, сходили в деревню – там свекровки родня. Они свели нас подальше в лес, к одной латышке, они там богатые были, там хутора. Они нас и кормили. Наши родные – дядька Петька приходил, еще кто-то – хлеба приносили. С неделю прожили – бегут русские солдаты. Вот когда обрадовались! Пошли домой. 30 км шли, шли, ночевали на дороге. Тамара 30 км шла – это что, а вот у мамы нога нарывала, пята, только на носок могла наступать, вот намучилась! Пришли домой – и хата мамина цела! Там лётчики стояли – аэродром рядом был. Мы в сарае жили. И вскоре я извещение на Колю, сыночка своего, получила. Один лётчик под гитару пел, как мать плакала по сыну: «…Тебя я вскормила, но не сберегла, а теперь могила будет мать твоя…» Я как слышу – плачу, он потом перестал петь. Скоро и мужево извещение получила… А потом бабы пришли из Германии, про папу сказали. Когда жгли деревни, много семей в Германию отправили, в Люблин. Бабы, что вернулись, рассказывали: «Нас, женщин, посылали на поле работать, мы хоть свёклы погрызём, а мужики окопы копали, им нечего было есть, умирали. Так и папа мой умер. Мы тогда в Чернее так и остались жить. Я сразу пошла в колхоз работать. Вскорости коров из Германии пригнали, мне корову дали – у кого было извещение, получили. Корова крупная, чёрно-белая, у нас таких не было. А молока мало давала. Мы её потом на другую поменяли, из Латвии откуда-то. Эта коричневая была. Выведем её пастись, а она повернётся в сторону Латвии, на запад, стоит, не двигаясь, а из глаз слёзы текут! Тамара обнимет её, и плачет вместе с ней! В колхозе копали лопатой землю целыми днями – пахать нечем было. А за семенами ходили в город, пуд семян на себе приносили. Пахали на корове. Вот так и жили. Главное, войну пережили. Столько хлебнули всего, а выжили…»
CHE : Как же они все это вынесли? Это же просто ужас...
Кузя: Вопреки войне Евгений Трусов маленьким мальчиком пережил ужасы концлагеря в Дахау. Он выжил вопреки всему и, повзрослев, стал уважаемым человеком — механиком в поселке Федотово. «Где мама? Где моя мама?» — спрашивал 5-летний Женя под окнами взрослого барака в Дахау (малышей содержали отдельно от взрослых женщин и подростков, но они могли изредка пробраться к матерям). Из окна высунулась чья-то изможденная рука, и палец указал вверх, на небо, в котором рассеивался и днем, и ночью черный дым от печей крематория. «Вылетела в трубу!» — был ответ. Строки из слез Накануне маме Жени Марии Логиновне Трусовой сделали какой-то укол. Из-за укола она страшно мучилась перед смертью: в лагере Дахау медицинские опыты на людях были обычным делом. У Жени осталась сестра — 12-летняя Зина, жившая в бараке с мамой. В концлагерь семья Трусовых попала в 1943 году. Ко времени начала войны Женя вместе с родителями, сестрой и бабушкой жил в деревне Сысоево Идрицкого района Псковской области. Его отец Даниил Фомич ушел воевать сразу после 22 июня. Через несколько дней, уже в начале июля, район был оккупирован немцами: сказалась границы с Латвией — всего около 40 км. Историю Евгения Данииловича записал его сын — вологжанин Александр Трусов. По воспоминаниям родных, газетным публикациям, книгам, архивным данным он составил рассказ о своем отце, тете, о дедушке, пропавшем без вести, и бабушке, сгинувшей в крематории Дахау. В том числе Александр Евгеньевич записал воспоминания отца о начале войны: 3-летний Женя сидел у окна и, как велели взрослые, стерег цыплят от коршуна. Как только хищник пытался схватить цыпленка, Женя стучал в стекло. Вдруг раздался рев техники, и во двор въехали мотоциклы, появились солдаты-немцы. Женя очень обрадовался — малыш из деревни никогда не видел мотоциклов. Вот только мама почему-то вбежала с улицы в избу заплаканная и страшно напуганная. Вскоре Женя понял причину материнских слез… Брат и сестра Евгений (на фото) и Зинаида Трусовы, пережив в детстве ужасающие страдания, на всю жизнь сохранили между собой трогательные, заботливые отношения. Сиротская доля После смерти матери в Дахау Женю и его сестру Зину отдали богатой немецкой семье в качестве рабов. Детей хотели уморить непосильным трудом: Зина работала в прачечной, 5-летний Женя пас скот. Из воспоминаний Зинаиды Данииловны: «Началась наша каторга. Если корова вошла в огород, то та палка, что была у Жени в руках, ходила по его телу. Если такое при мне случилось, бегу к нему, плачу, и меня также бьют». В числе других пленников фашистов брата и сестру освободили американские войска. Детей отправили в СССР, но они ехали в никуда: отец пропал на войне без вести, бабушку сожгли заживо в родном доме и даже родную деревню стерли с лица земли. Однако в Идрице ребят встретила их тетя. Зина пошла работать, а Женю отдали в детский дом. Однажды Зина попыталась забрать его, но потом была вынуждена вернуть брата педагогам: мальчик не слушался сестру и убегал разминировать поля, взрывать оставшиеся после войны снаряды. Зина боялась за его жизнь. До окончания школы Женя сменил несколько детдомов. В своих воспоминаниях Евгений Даниилович рассказывает, как много трудились сироты: помогали колхозу, возделывали свой огород, выращивали скот, занимались в кружках, старались хорошо учиться. Есть и горькие моменты: так, однажды Женя увидел, что завуч детдома избивает одного из воспитанников. Несмотря на протесты директора, Женя дал показания в суде. «А я-то тебя усыновить хотел», — сказал директор после этого случая. «Не берусь описывать мое внутреннее состояние. Не получится. Это надо пережить. Завуч был приговорен судом к двум годам лишения свободы», — пишет Евгений Даниилович. Труд и песня В армию Евгения Трусова призвали в 1958 году: отслужив в военно-морской авиации (г. Североморск), юноша остался на сверхсрочную службу, выбрав профессию военного. Со временем Евгения Данииловича перевели в 967-й ОДРАП — Отдельный Дальний разведывательный авиационный полк, базировавшийся в поселке Федотово. Евгений Трусов хоть и не дослужился до высоких чинов (ушел в запас прапорщиком), но был прекрасным механиком. Сослуживцы любили Евгения Данииловича за трудолюбие и общительность. «По жизни он был очень общительным, но не развязным, — пишет Александр Евгеньевич. — Любил петь, причем петь он мог буквально везде. Слух и голос, в отличие от меня, у него был. Пел он всей органикой, всем телом, напряженно. Песни, мне казалось, были более душевные и грустные, чем радостные. Голос шел как бы изнутри, лицо немного багровело, брови нахмуривались, губы выстраивались в своеобразную дудочку». Больше всего Евгению Данииловичу нравились не фронтовые песни, а «Малиновый звон» — она напоминала ему короткое довоенное детство… Наталья Михайлова Опубликовано в рамках спецпроекта к 65-летию Победы «Вологодские журналисты за победу». http://premier.region35.ru/archive/2010/03/np650/s3.html
Наталия: Татьяна ! Добрый день ! До 1933 года председательем сельсовета в Чернии был Голубев Егор Федорович, потом его его осудили на 3 года в концлагерь ВИШЛАГ ОГПУ г.Саликамс на три года, но у него была семья жена Голубева Варвара Филиповна и дети Лидия,Людмила и Сергей. А еще в д.Белогурово проживали родители и братья с сестрами. Один из них Голубев Иван Федорович вместе со своей женой Марфой были в партизанском отряде Марго, их растреляли в 1943 году.Возможно Вы что нибудь знаете о семье Голубевых ( О Ефрасинии Федоровне и ее сыне Лене из д.Белогурово). Буду Вам очень благодарна за любую информацию .
полная версия страницы